ГЛАВА СЕДЬМАЯ I



Прапорщик Обаб остался лежать у насыпи, в травах Капитан Незеласов был в купэ, в паровозе, по вагонам. И все казалось, что он не торопится, хоть и говорил, проглатыва слова
-- Пошел!.. пошел!. На смену прибежал помощник машиниста. Мешаясь в рычагах обтирая о замасленную куртку руки, сказал
-- Сичас... нельзя так... смотреть!. Закипели водопроводные краны Разыскивая в паровозном инструменте зубило, узкогорлый заши голову и вдруг не от боли закричал
Незеласов, пригибаясь, побежал прочь
-- Ну, вас к чорту... к чорту!! Поезд торопился к мосту, но там на рельсах за три верст лежали бревна, огромная лиственница. И мост почему-то казалс взорванным Бронепоезд, лязгая буферами, отпрыгнул обратно и с визго понесся к станции. Но на повороте в лес, где убили Обаба, был разобраны шпалы.. И на прямом пути стремительно взад и вперед -- от моста д будки стрелочника было шесть верст -- как огромный маятни метался взад и вперед капитан Незеласов Били пулеметы, били вагоны пулеметами, пулеметы были горячи как кровь... Как кровь.. Видно было, как из кустарников подпрыгивали кверху тяжел раненые партизаны. Они теперь не боялись показаться лицом Но тех, что были живы, не было видно, так же гнулс золотисто-серый кустарник и глубоко темнел кедр. Временам казалось, что бьет только один бронепоезд Незеласов не мог отличить лиц солдат в поезде. Темнели ламп и лица казались светлее желтых фителей Тело Незеласова покорно слушалось, звонко, немного резк кричала глотка и левая рука тискала что-то в воздухе. Он хоте прокричать солдатам какие-то утешения, но подумал
-- Сами знают И тут опять почувствовал злость на прапорщика Обаба Ночью партизаны зажгли костры. Они горели огромны молочно-желтым пламенем и так как подходить и подбрасывать дро в костер было опасно, то кидали издали и будто костры был широкие, величиной с крестьянские избы Бронепоезд бежал среди этих костров и на пламя усилива огонь пулеметов и орудий Так по обеим сторонам дороги горели костры и не видно был людей, а выстрелы из тайги походили на треск горевших сыры поленьев Капитану казалось, что его тело, тяжелое, перетягивает оди конец поезда, и он бежал на середину и думал, что машинис уйдет к партизанам, а в будке машиниста, что позади, отцепляю солдаты вагоны на ходу Капитан, стараясь казаться строгим, говорил
-- Патронов... того... не жалеть!. И, утешая самого себя, кричал машинисту
-- Я говорю... не слышите, вам говорят!.. не жалет патронов И, отвернувшись, тихо смеялся за дверями и тряс левой рукой
-- Главное, капитан... стереотипные фразы... "патронов н жалеть"!. Капитан схватил винтовку и попробовал сам стрелять темноту, но вспомнил, что начальник нужен как распорядитель, не как боевая единица. Пощупал бритый подбородок и подума торопливо: "А на что я нужен" Но тут "Хорошо бы капитану влюбиться... бороду в поларшина!. Генеральская дочь... карьера... Не смей!.. Капитан побежал на середину поезда
-- Не смей без приказания Бронепоезд без приказаний капитана метался от моста - маленького деревянного мостика через речонку, которог почему-то не могли взорвать партизаны -- и за будк стрелочника, но уже все ближе, навстречу -- как плоскости дву винтов ползли бревна по рельсам, а за бревнами мужики
В бревна били пули, навстречу им стреляли мужики Бронепоезд, слепой, боясь оступиться, шел грудью на пули, за стенками из стали уже перебегали из вагона в вагон солдаты менялись местами, работая не у своих аппаратов, вытирая потны груди и говорили
-- Прости ты, Господи Незеласову было страшно показаться к машинисту. И как з стальными стенками перебегали с места на место мысли и, когд нужно было говорить что-нибудь нужное, капитан кричал
-- Сволочи!. И долго билось нужное слово в ногах, в локтях рук, покрыты гусиной кожей Капитан прибежал в свое купэ. Коричневый щенок спал клубко на кровати Капитан замахал рукой
-- Говорил... ни снарядов!.. ни жалости!.. А тут сволочи.. сволочи!. Он потоптался на одном месте, хлопнул ладонью по подушке щенок отскочил, раскрыл рот и запищал тихо. Капитан наклонилс к нему и послушал
-- И-и-и!.. -- пикал щенок Капитан схватил его и сунул под мышку и с ним побежал п вагонам Солдаты не оглядывались на капитана. Его знакомая, широкая но плоская фигура, бывшая сейчас какой-то прозрачной, ка плохая курительная бумага, пробегала с тихим визгом. И солдата казалось, что визжит не щенок, а капитан. И не удивляло то, чт визжит капитан
Но визжал щенок, слабо царапая мягкими лапами френ капитана Так же не утихая, седьмой час под-ряд били пулеметы в траву в деревья, в темноту, в отражавшиеся у костров камни непонятно было, почему партизаны стреляют в стальную брон вагонов, зная, что не пробьет ее пулей Капитан чувствовал усталость, когда дотрагивался до головы Тесно жали ноги сухие и жесткие, точно из дерева, сапоги Крутился потолок, гнулись стены, пахло горелым мясом - откуда почему? И гудел не переставая паровоз
-- А-у о-е-е-е-и

II

Мужики прибывали и прибывали. Они оставляли в лесу телеги женами и по тропам выходили с ружьями на плечах на опушку Отсюда ползли к насыпи и окапывались Бабы, причитая, встречали раненых и увозили их домой Раненые, которые посильнее, ругали баб матерной бранью, тяжело раненые, подпрыгивая на корнях, раскрывали воздуху опадающему желтому листу свои полые куски мяса. Листы присыхал к крови выпачканных телег Рябая, маленькая старуха с ковшом святой воды ходила п опушке и с уголька обрызгивала идущих. Они ползли, сворачивал к ней и проползали тихо, похожие на стадо сытых возвращающихс с поля овец Вершинин на телеге за будкой стрелочника слушал донесения которые читал ему толстый секретарь Васька Окорок шепнул боязливо
-- Страшно, Никита Егорыч
-- Чего? -- хрипло спросил Вершинин
-- Народу-то темень
-- Тебе что, -- ты не конокрад. Известно -- мир!. Васька после смерти китайца ходил съежившись и глядел всем лицо с вялой виноватой улыбочкой
-- Тихо идут-то, Никита Егорыч; у меня внутри не ладно
-- А ты молчи и пройдет Знобов сказал
-- Кою ночь не спим, а ты, Васька, рыжий, а рыжая-то парень, с перьями Васька тихо вздохнул
-- В какой-то стране, бают, рыжих в солдаты не берут. А я царю-то, почесть, семь лет служил -- четыре года н действительной, да три войны германской
-- Хорошо мост-то не подняли... -- сказал Знобов
-- Чего? -- спросил Васька
-- Как бы повели на город бронепоезд-то? Даже шпал не хотел разбирать, а тут тебе мост. Омраченье!. Васька уткнул курчавую голову в плечи и поднял воротник
-- Жалко мне, Знобов, китайца-то! А, думаю, в рай он удет - за крестьянску веру пострадал
-- А дурак ты, Васька
-- Чего
-- В бога веруешь
-- А ты нет
-- Никаких!.
-- Стерва ты, Знобов. А, впрочем, дела твои, братан. Нон свобода, кого хошь, того и лижи. Только мне без веры нельзя - у меня вся семья из веку кержацкая, раскольной веры
-- Вери-ители!. Знобов рассмеялся. Васька тоскливо вздохнул
-- Пусти ты меня, Никита Егорыч, -- постреляю хоть
-- Нельзя. Раз ты штаб, значит и сиди в штабной квартире
-- Телеги-то Задребезжало и с мягким звоном упало стекло в стрелочной Снаряд упал рядом Вершинин вдруг озлился и столкнул секретаря
-- Сиди тут. А ночь, как придет -- пушшай костер палят. А н то слезут с поезда-то и в лес удерут, либо чорт их знат, што и в голову придет Вершинин погнал лошадь вдоль линии железной дороги всле убегающему бронепоезду
-- Не уйдешь, курва Лохматая, как собака, лошаденка трясла большим, как бочка животом. Телега подпрыгивала. Вершинин встал на ноги, натяну вожжи
-- Ну-у!. Лошаденка натянула ноги, закрутила хвостом и понесла Знобов, подскакивая грузным телом, крепко держался за грядк телеги, уговаривая Вершинина
-- А ты не гони, не догонишь! А убить-то тебя за дешев монету убьют
-- Никуда он не убежит. Но-о, пошел Он хлестнул лошадь кнутом по потной спине Васька закричал
-- Гони! Весь штаб делат смотр войскам! А на капитана етов с поездом его плевать. Гони, Егорыч!.. Пошел Телеги бежали мимо окопавшихся мужиков. Мужики подымались н колени и молча провожали глазами стоящего на телеге, пото клали винтовки на руки и ждали проносящийся мимо поезд, чтоб стрелять Бронепоезд с грохотом, выстрелами несся навстречу Васька зажмурился
-- Высоко берет, -- сказал Знобов, -- вишь не хватат. Он там, должно, очумели, ни черта не видят
-- Ни лешева! -- яростно заорал Васька и, схватив прут начал стегать лошадь Вершинин был огромный, брови рвались по мокрому лицу
-- Не выдавай, товарищи
-- Крой! -- орал Васька Телега дребезжала, об колеса билась лагушка, из-под сидень валилось на землю выбрасываемое толчками сено. Мужики кустарниках не по-солдатски отвечали
-- Ничего!. И это казалось крепким и своим, и даже Знобов вскочил н колени и, махая винтовкой, закричал
-- А дуй, паря, пропадать, так пропадать Опять навстречу мчался уже не страшный бронепоезд и Васьк грозил кулаком
-- Доберемся Среди огней молчаливых костров стремительно в темноте серы коробки вагонов с грохотом носились взад и вперед А волосатый человек на телеге приказывал. Мужик подтаскивали бревна на насыпи и, медленно подталкивая и впереди себя, ползли. Бронепоезд подходил и бил в упор Бревна были, как трупы, и трупы, как бревна -- хрустел ветки и руки, и молодое и здоровое тело было у деревьев людей Небо было темное и тяжелое, выкованное из чугуна, и ревел сверху гулким паровозным ревом
Мужики крестились, заряжали винтовки и подталкивали бревна Пахло от бревен смолой, а от мужиков потом Пихты были как пики и хрупко ломались о броню подходившег поезда Васька, изгибаясь по телеге, хохотал
-- Не пьешь, стерва. Мы, брат, до тебя доберемся. Н ускочишь. Задарма мы тебе китайца отдали Знобов высчитывал
-- Завтра у них вода выдет. Возьмем. Это обязательно Вершинин сказал
-- Надо в город-то на подмогу итти Как спелые плоды от ветра -- падали люди и целовал смертельным последним поцелуем землю Руки уже не упирались, а мягко падало все тело и н ушибалось больше -- земля жалела. Сначала их были десятки. Тих плакали за опушкою, на просеке бабы. Потом сотни -- и выше выше подымался вой. Носить их стало некому и трупы мешал подтаскивать бревна
Мужики все лезли и лезли Броневик продолжал жевать, не уставая и точно теряя путь о дыма пустующих костров, все меньше и меньше делал свои шаги о будки стрелочника до деревянного мостика через речонку Потом остановился Тогда то далеко еще до крика Вершинина
-- Пашел!.. Та-ва-ри-щи!. Мужики повели наступление Падали, отрываясь от стальных стенок, кусочки свинца и мед в тела, рвали груди, пробивая насквозь, застегивая навсегда с смертью в одну петлю Мужики ревели
-- О-а-а-а-о!! Травы ползли по груди, животу. О сучья кустарников цеплялис лица, путались и рвались бороды и из потного мокрого волос лезли наружу губы
-- О-а-а-а-о-о!! Костры остались за спиной, а тут недалеко стояли темные похожие на амбары вагоны, и не было пути к людям, боязлив спрятавшимся за стальными стенками Партизан бросил бомбу к колесам. Она разорвалась стукнувшись у каждого в груди
Мужики отступили Светало Когда при свете увидели трупы, заорали, точно им сраз сцарапнули со спины кожу, и опять полезли на вагоны Вершинин снял сапоги и шел босиком. Знобов, часто приседая почти на четвереньках осторожно и, почему-то, обходя кусты полз. Васька Окорок восторженно глядел на Вершинина и кричал
-- А ты, Никита Егорыч, Еруслан Лицо у Васьки было веселое и только на глазах блестел слезы Броневик гудел
-- Заткни ему глотку-то, -- закричал пронзительно Окорок вдруг поднялся с колен и, схватившись за грудь, проговори тоненьким голоском, каким говорят обиженные дети
-- Господи... и меня!. Упал Партизаны, не глядя на Ваську, лезли к насыпи, высокой желтой, похожей на огромную могилу Васька судорожно дрыгал всем телом, торопясь куда-то, умер Партизаны опять отступили

III

Мокрые от пота солдаты, громыхая битонами, охлаждали бойниц пулеметы. Были у них робко торопливые и словно стыдливы движения исцарапанных рук Поезд трясся мелкой сыпучей дрожью и был весь горячий, ка больной в тифозном бреду Темно-багровый мрак трепещущими сгустками заполнял голов капитана Незеласова. От висков колючим треугольником -- тупы концом вниз шла и оседала у сердца коробящая тело жаркая зябкая дрожь
-- Мерзавцы! -- кричал капитан В руках у него был неизвестно как попавший кавалерийски карабин и затвор его был удивительно тепел и мягок. Незеласов задевая прикладом за двери, бегал по вагонам
-- Мерзавцы! -- кричал он визгливо. -- Мерзавцы!. Было обидно, что не мог подыскать такого слова, которое был б похоже на приказание и ругань ему казалась наиболе подходящей и наиболее легко вспоминаемой Мужики вели наступление на поезд
Через просветы бойниц среди кустарников, похожих н свалявшуюся желтую шерсть, видно было, как пробегали горбаты спины и сбоку их мелькали винтовки, похожие на дощечки За кустарниками леса и всегда неожиданно толстые темно-зеленые сопки, похожие на груди. Но страшнее огромны сопок были эти торопливо перебегающие по кустарникам спины похожие на куски коры И солдаты чувствовали этот страх и, чтоб заглушить непонятн хриплый рев из кустарников, заглушали его пулеметами Неустанно, несравнимо ни с чем, ни с кем -- бил п кустарникам пулемет Капитан Незеласов несколько раз пробежал мимо своего купэ Зайти туда было почему-то страшно, через дверку виден бы литографированный портрет Колчака, план театра европейско войны и чугунный божок, заменявший пепельницу. Капита чувствовал, что, попав в купэ, он заплачет и не выйдет забившись куда-нибудь в угол, как этот непонятно где визжавши щенок
Мужики наступали Стыдно было сознаться, но он не знал, сколько был наступлений, а спросить было нельзя у солдат, такой злобой был наполнены их глаза. Их не подымали с затворов винтовок пулеметных лент и нельзя было эти глаза оторвать безнаказанн -- убьют. Капитан бегал среди них и карабин, бивший его п голенищу сапога, был легок, как камышевая трость Уже уходил бронепоезд в ночь и тьма неохотно пускала тяжелы стальные коробки. Обрывками капитану думалось, что если о услышит шум ветра в лесу... Солдаты угрюмо били из ружей пулеметов в тьму. Пулеметы словно резали огромное, яростн кричащее тело Какой-то бледноволосый солдат наливал керосин в лампу Керосин давно уже тек у него по коленям, и капитан остановившись подле ощутил легкий запах яблок
-- Щенка надо... напоить!.. -- сказал Незеласов торопливо Бледноволосый послушно вытянул губы и позвал
-- Н, ах...н, пх...н, ах!. Другой с тонкими, но страшно короткими руками, переобува сапоги и, подымая портянку, долго нюхал и сказал очень спокойн капитану
-- Керосин, ваше благородие. У нас в поселке керосин п керенке фунт..
x x
...Их было много, много... И всем почему-то нужно был умирать и лежать вблизи бронепоезда в кустарниках, похожих н желтую свалявшуюся шерсть Зажгли костры. Они горели, как свечи, ровно, чуть вздрагива и не видно было, кто подбрасывал дров. Горели сопки
-- Камень не горит!.
-- Горит!.
-- Горит!. Опять наступление Кто-то бежит к поезду и падает. Отбегает обратно и опят бежит
-- Это наступление Ерунда Они полежат -- эти в кустарниках, встанут, отбегут и опять ...Побежали!.
x x
Через пулеметы, мимо звонких маленьких жерл, пронесся и па в вагоны каменный густой рев
-- Оо-у-ое!. И тонко, тонко
-- Ой... Ой!. Солдат со впавшими серыми щеками сказал
-- Причитают... там в тайге, бабы по ним!. И осел на скамью Пуля попала ему в ухо и на другой стороне головы прорвал дыру в кулак
-- Почему видно все во тьме? -- сказал Незеласов Там костры, а тут должно быть темно Костры во тьме, за ними рев баб. А может быть сопки ревут?.
-- Ерунда!.. Сопки горят!.
-- Нет, тоже ерунда, это горят костры!. Пулеметчик обжег бок и заплакал по-мальчишески Старый, бородатый, как поп, доброволец пристрелил его и нагана Капитан хотел закричать, но почему-то смолчал и тольк потрогал свои сухие, как бумага, и тонкие веки
x x
Карабин становился тяжелей, но надо для чего-то таскать ег с собой У капитана Незеласова белая мягкая кожа и на ней, как цвето на шелку, -- глаза Уже проходит ночь. Скоро взойдет солнце Бледноволосый солдатик спал у пулемета, а тот стреля сонный. Хотя, быть может, стрелял и не его пулемет, а соседа Или у соседа спал пулемет, а сосед кричал
-- Туды вашу!.. туды вашу!.
x x
От горла к подбородку тянулась боль, словно гвозде сцарапывали кожу. И тут увидал Незеласов у своего лица трясутся худые руки с грязными длинными ногтями Потом забыл об этом. Многое забыл в эту ночь... Что-то нужн забывать, а то тяжело все нести... тяжело..
И вдруг тишина.. Там, за порогами вагонов, в кустарниках Нужно уснуть. Кажется, утро, а может быть вечер. Не нужн помнить все дни.. Не стреляют там, в сопках. У насыпи лежат спокойные выпачкавшиеся в крови мужики. Лежать им, конечно, неудобно А здесь на глаза -- тьма. Ослеп капитан
-- Это от тишины.. И глазами и душой ослеп. Показалось даже весело Но тут все почувствовали, сначала слегка, а потом точн обжигаясь, -- тишину терпеть нельзя Бледноволосый солдат, поднимая руки, побежал к дверям
-- Тьма. В тьме не видно его поднятых рук И капитан сразу почувствовал: сейчас из всех семи вагоно бросились к дверям люди. По песку легче держаться и можн куда-то убежать..
x x
На мгновенье стошнило. Тошнота не только в животе, но и ногах, в руках, в плече. Но плечо вдруг ослабло, а под ного капитан почувствовал траву, и колени скосились Впереди себя увидел капитан бородатую рубаху, на штыке пого и кусок мяса.. ... Его, капитана Незеласова, мясо.. Котлеты из свиного мяса... Ресторан "Олимпия".. Мексиканский негр дирижирует румынским... Осина... Осень..
x x
Поезда на насыпи нет. Значит -- ночь. Пощупал под рукой - волос человеческий в поту. Половина оторванного уха, ка суконка, прореха, гвоздем разорвал.. ... Кустарник -- в руке, а другой руки не чувствует Кустарник можно отломить спокойно и даже сунуть в рот. Это н ухо А на сапоге карабин, значит тоже из поезда ушел Незеласов обрадовался. Не мог вспомнить, откуда очутилс пояс с патронами поверх френча Чему-то поверил Рассмеялся и, может быть, захохотал Вязко пахнул кустарник теплой кровью. Из сопок дул черны колючий ветер, дул ветвями длинными и мокрыми. Может быть мокрые в крови.. Дальше прополз Обаб со щенком под мышкой. Его галифе был похоже на колеса телеги Вытянулся бледноволосый, доложил тихо
-- Прикажете выезжать
-- Пошел к чорту Беженка в коричневом манто зашептала в ухо
-- Идут!.. идут!. Капитан Незеласов и сам знал, что идут. Ему нужно занят удобную позицию. Он пополз на холм, поднял карабин и выстрелил Но одной руки оказывается не хватает. Одной рукой неудобно Но можно на колено. С колена мушки не видать... Почему н стрелял в поезде, а здесь.. Здесь один, а ползет, ишь их сколько, бородатые, сволочь землю попадают, а то бы.. Так стрелял торопливо капитан Незеласов в тьму до тех пор пока не расстрелял все патроны Потом отложил карабин, сполз с холма в куст и, уткнув лицо траву, -- умер

ГЛАВА ВОСЬМАЯ



I

В жирных темных полях сытно шумели гаоляны
Медный китайский дракон желтыми звенящими кольцами бьется лесу. А в кольцах перекатываются, звенят, грохочут квадратны серые коробки..
На желтой чешуе дракона -- дым, пепел, искры.. Сталь по стали звенит, кует!.
Дым. Искры. Гаоляны. Тучные поля Может быть дракон китайский из сопок, может быть леса.. Желтые листья, желтое небо, желтая насыпь Гаоляны!.
x x
У дверцы купэ лысолицый старикашка, примеряя широчайши синие галифе прапорщика Обаба, мальчишески задорным голосо кричал
-- Вот халипа!.. Чиста юбка, а коленко-то голым голо огурец!. Пепел на столике. В окна врывается дым Окна настежь. Двери настежь. Сундуки настежь Китайский чугунный божок на полу, заплеван, ухмыляетс жалобно. Смешной чудачок.. За насыпью -- другой бог ползет из сопок, желтый, литым кольцами звенит..
Жирные гаоляны, черные Взгляд жирный у человека, сытый и довольный
-- О-хо-хо!.
-- Конец чертям!.
-- Бу-де-е!. На паровозе уцепились мужики, ерзают по стали горячим хмельными телами Один в красной рубахе кулаком грозит
-- Мы тебе покажем Кому, кто Неизвестно А грозить всегда надо Красная рубаха, как красный бант на серой шинели Бант
-- О-о-о-о!.
-- Тяни, Гаврила-а!.
-- А-а-а!. Бант Бронепоезд "Полярный" за N 14.69 под красным флагом Бант!. На рыжем драконе из сопок -- на рыжем -- бант!.
x x
Здесь было колесо -- через минуту за две версты. Молча рельсы не гудят, напуганы.. Ага?. Тщедушный солдатик в голубых французских обмотках, бебутом
-- Дыня на Иртыше плохо родится... больше подсолнух и арбуз А народ ни злой, ни ласковой... Не знаю -- какой народ
-- Про народ кто знат
-- Сам бог рукой махнул..
-- О-о!.
-- Ну вас, грит, к едреной матери!.
-- О-о!. Литографированный Колчак в клозете на полу. Приказы на полу газеты на полу.. Люди пола не замечают, ходят -- не чувствуют..
-- А-а-а!. "Полярный" под красным флагом.. Ага Огромный, важный -- по ветру плывет поезд -- лоскут красно материи. Кровяной, живой, орущий
-- О-о-о!. У Пеклеванова очки на нос пытаются прыгнуть, не удается; са куда-то пытается прыгнуть и телом и словами
-- В Америке -- со дня на день Орет Знобов
-- Знаю... Сам с американским буржуем пропаганду вел!.
-- Изучили!.
-- В Англии, товарищи!. Вставай проклятьем заклейменай..
-- О-о-о!! Очки на нос вспрыгнули. Увидели глаза: дым, табак, пулемет на полу, винтовки, патроны, как зерна, мужицкий волос, глаз жирные, хмельные
-- Ревком, товарищи, имея задачей!.
-- Знаем!.
-- Буде... Сам орать хочу!.
Салавей, салавей, пташечка Канареючка-а!.
На кровати -- Вершинин: дышет глубоко и мерно, лишь внутр горит -- от дыханья его тяжело в купэ. Хоть двери и настежь Земляной воздух, тяжелый, мужицкий Рядом -- баба. Откуда пришла -- поддалась грудями вперед вс трепыхает Орет Знобов
-- Нашла? Он парень добрай!. За дверцами кто-то плачет пьяно
-- Ваську-то... сволочи, Ваську -- убили... Я им за Васьк пятерям брюхо вспорю -- за Ваську и за китайца... Сволочи..
-- Ну их к... Собаки..
-- Я их... за Ваську-то!.

II

Ночью опять пришла жена, задышала-запыхалась, замерла. Видн было при месяце ее белые зубы -- холодные и охлаждающие тело то же тело, как зубы, но теплое и вздрагивающее Говорила слова прежние, детские и было в ней детское, а руках сила не своя, чужая -- земляная И в ногах -- тоже..

-- А-та-та-та!.. -- Ах!.. -- Ах!. Это бронепоезд -- к городу, к морю Люди тоже идут - Может быть туда же, может быть еще дальше.. Им надо итти дальше, на то они и люди..
x x

-- Я говорю, я Зверем мы рождаемся ночью, зверем! Знаю -- и радуюсь... Верю.. Пахнет земля -- из-за стали слышно, хоть и двери настежь души настежь. Пахнет она травами осенними, тонко, радостно благословляюще Леса нежные, ночные идут к человеку, дрожат и радуются -- о господин
Знаю
Верю Человек дрожит -- он тоже лист на дереве огромном прекрасном. Его небо и его земля и он -- небо и земля Тьма густая и синяя, душа густая и синяя, земля радостная опьяненная Хорошо, хорошо -- всем верить, все знать и любить. Все та надо и так будет -- всегда и в каждом сердце
x x

-- О-о-о
-- Сенька, Степка!.. Кикимора-а!.
-- Ну-у!. Рев жирный у этих людей -- они в стальных одеждах; радуютс им, что ли, гнутся стальные листья; содрогается огромны паровоз и тьма масляным гулом расползается
-- У-о-у-а... у-у-у!. Бронепоезд "Полярный".. Вся линия знает, город знает, вся Россия... На Байкале небойсь, и на Оби.. Ага!.
x x
Станция Японский офицер вышел из тьмы и ровной, чужой походко подошел к бронепоезду. Чувствовалась за ним чужая, спрятавшаяс в темноте сила и потому должно быть было весело, холодновато страшновато Навстречу пошел Знобов. Сначала была толпа Знобовых - лохматых, густо-волосых, а потом отделился один Быстро и ловко протянул офицер руку и сказал по-русски нарочно коверкая слова
-- Мий -- нитралитеты!. И, повышая голос, заговорил звонко и повелительн по-японски. Было у него в голосе презрение и какая-т непонятная скука. И сказал Знобов
-- Нитралитет -- эта ладно, а только много вас?.
-- Двасать тысись... -- сказал японец и, повернувшис по-военному, какой-то ненужный и опять весь чужой, ушел Постоял Знобов, тоже повернулся и сказал про себя шопотом
-- А нас -- мильен, сволочь ты!. А партизанам объяснил
-- Трусют. Нитралитет, грит, и желам на острова ехать -- ри разводить... Нам чорт с тобой -- поезжай И в ладонь свою зло плюнул
-- Еще руку трясет, стерва!.
-- Одно -- вешать их! -- решили партизаны
x x
Плачущего с девичьим розовым личиком вели офицера. Плакал о тоже по-девичьи глазами и губами Хромой, с пустым грязным мешком, перекинутым через руку мужик подошел к офицеру и свободной рукой ударил его переносицу
-- Не пой!. Тогда конвойный, точно вспомнив что-то, размахнулся подскочив, как на ученьи, всадил штык офицеру между лопаток Станция Желтый фонарь, желтые лица и черная земля Ночь
x x
Ночь На койке в купэ женщина. Подле черные одежды Поднялся Вершинин и пошел в канцелярию Толстому писарю объяснил
-- Запиши.. Был пьян писарь и не понял
-- Чего Да и сам Вершинин не знал, что нужно записать. Постоял подумал. Нужно что-то сделать, кому-то, как-то..
-- Запиши.. И пьяный писарь толстым, как он сам, почерком, написал
-- Приказ. По постановлению..
-- Не надо, -- сказал Вершинин. -- Не надо, парень Согласился писарь и уснул, положив толстую голову н тоненький столик
x x
Тщедушный солдатик в голубых обмотках рассказывал
-- Земли я прошел много и народу всякого видел много.. У Знобова золотые усы и глаза золотые -- жадные и ласковые Говорят
-- Откуда ты Повел веселый рассказ солдатик и не верили ему и он сам н верил. Но было всем хорошо Пулеметные ленты на полу. Патроны как зерна, и на пулемета сушатся партизанские штаны. На дулах засохшая кровь, похожая н истлевший бордовый шелк
-- ...А то раз по Туркестанским землям персидский ша путешествовал и встречатся ему английская королева..

III

Город встретил их спокойно Еще на разъезде сторож говорил испуганно
-- Никаких восстаний не слышно. А мобыть и есть -- наше дел железнодорожное. Жалованье маленькое, ну и.. Борода у него была седоватая, как истлевший навоз, и пахл от него курятником На вокзале испуганно метались в комендантской офицеры срывая погоны. У перрона радостно кричали с грузовиков шофферы Из депо шли рабочие Около Вершинина суетился Пеклеванов
-- Нам придется начинать, Никита Егорыч Из вагонов выскакивали с пулеметами, с винтовками партизаны Были они почти все без шапок и с пьяными узкими глазами
-- Нича нету
-- Ставь пулемету..
-- Машину давай, чернай Подходили грузовики. В комендантской звенели стекла револьверные выстрелы. Какие-то бледные барышни ставили буфете первого класса разорванное красное знамя Рабочие кричали "ура". Знобов что-то неразборчиво кричал Пеклеванов сидел в грузовике и неясно сквозь очки улыбался На телеге провезли убитых Какая-то старуха в розовом платке плакала. Провел арестованного попа. Поп весело рассказывал, конвойные хохотали На кучу шпал вскочил бритоусый американец и щелкнул подря несколько раз кодаком
x x
В штабе генерала Сомова ничего не знали Пышноволосые девушки стучали на машинках Офицеры с желтыми лампасами бегали по лестницам и п звонким, как скрипка, коридорам. В прихожей пела в клетк канарейка и на деревянном диване спал дневальный Сразу из-за угла выскочили грузовики. Глухо ухнула толпа кидаясь в ворота. Зазвенели трамваи, загудели гудки автомобиле и по лестницам кверху побежали партизаны На полу -- опять бумаги, машинки, испорченные, может быть убитые люди
По лестнице провели седенького, с розовыми ушками генерала Убили его на последней ступеньке и оттащили к дивану, гд дремал дневальный Бежал по лестнице партизан, поддерживая рукой живот. Лицо него было серое и, не пробежав половины лестницы, он закрича пронзительно и вдруг сморщился Завизжала женщина Канарейка в клетке все раскатисто насвистывала Провели толпу офицеров в подвал. Ни один из них не замети лежавший у лестницы труп генерала
x x
Солдатик в голубых обмотках стоял на часах у входа в подвал где были заперты арестованные офицеры В руках у него была английская бомба -- было приказано: " случае чего, крой туда бомбу -- чорт с ними" В дверях подвала синело четырехугольное окошечко, и в не угловатая покрытая черным волосом челюсть с мокрым, част моргающим глазом. За дверью часто неразборчиво бормотали словно молились.. Солдатик устало думал
-- А ведь когда буду бомбу бросать, отскочит от окна или н отскочит?. x x
Не звенели трамваи. Не звенела на панели толпа. Желтая густая как дыхание тайфуна томила город жара. И, как камн сопок, неподвижно и хмуро стояли вокруг бухты дома А в бухте, легко и свободно покачиваясь, на зеленовато-сине воде молчал японский миноносец В прихожей штаба тонко и разливчиво пела канарейка и где-то как всегда, плакали Полный секретарь ревштаба, улыбаясь одной щекой, писа приказ на скамейке, хотя столы были все свободны
Тихо возбужденно переговариваясь, пробежали четвер партизан. Запахло мокрой кожей, дегтем.. Секретарь ревштаба отыскивал печать, но с печатью уеха Вершинин; секретарь поднял чернилку и хотел позвать кого-то.. ...Далеко с окраины -- выстрелили. Выстрел был гулкий точно не из винтовки -- огромный и тяжелый, потрясающий вс тело.. Потом глубже к главным улицам, разрезая радостью сердце ударили улицы пулеметами, винтовками, трамваями... заревел верфь..
Началось восстание.. И еще -- через два часа подул с моря теплый и влажны темно-зеленый ветер
...Проходили в широких плисовых шароварах и синих дабовы рубахах -- приисковые. Были у них костлявые лица с серым похожим на мох, волосом. И только непонятно, как неведомы руды, блестели у них округленные привыкшие к камню глаза.. Проходили длиннорукие, ниже колен -- до икр, рыбаки Зейских озер. Были на них штаны из налимьих шкур и длинны густые, как весенние травы, пахнущие рыбами, волосы.. И еще -- шли закаленным каменным шагом пастухи с хребт Сихоте-Алин с китаеподобными узкоглазыми лицами и длинностволыми прадедовскими винтовками Еще тонкогубые с реки Хора, грудастые, привыкшие к морски ветрам, задыхающиеся в тростниках материка рыбаки с залива Св Ольги.. И еще, и еще равнинные темнолицые крестьяне с одинаковы ровным, как у усталого стада, шагом..
На автомобиле впереди ехал Вершинин с женой. Горело у жен под платьем сильное и большое тело, завернутое в яркие ткани Кровянились потрескавшиеся губы и выпячивался, подымая платье крепкий живот. Сидели они неподвижно, не оглядываясь п сторонам и только шевелил платье такой же, как и в сопках тугой, пахнущий морем, камнями и морскими травами, ветер.. На тумбе, прислонившись к фонарному столбу, черча маленькой записной книжке, стоял американский корреспондент Был он чистый и гладкий, быстро, по мышинному оглядывавши манифестацию
А напротив, через улицу, стоял тщедушный солдатик в шинеле похожей на больничный халат, голубых обмотках и английски бутсах. Смотрел он на американца поверх проходивших (он устал привык к манифестациям) и пытался удержать американца в памяти Но был тот гладок, скользок и неуловим, как рыба в воде ...И было ему непонятно стыдно не то за себя, не то з американца, не то за Россию, не то за Европу Last-modified: Wed, 8-Apr-98 17:50:31 GM

Страница:  « назад

Наверх