Пропавшая сестра
13. БОЙ БЫКА С МЕДВЕДЕМ
Как-то в воскресенье днем я гулял в Соноре и, следуя за толпой, вышел
на "Plaza de los Toros", то есть на площади, где происходили бои быков.
Антрепренер придумал на этот день совершенно новое развлечение, о
котором извещали огромные афиши. В результате больших трудов и издержек
был пойман в окрестных лесах серый медведь и в крепкой клетке на колесах
привезен в город. Медведь обошелся антрепренеру больше тысячи долларов,
так как для того, чтобы его привезти, приходилось строить специальные
мосты через пропасти, овраги и реки.
Для представления на этот день было заготовлено несколько диких
быков, но гвоздем спектакля предполагался бой быка с медведем.
Я раза три видел бой быков и после третьего раза решил никогда больше
на это зрелище не ходить, но в этот день решил пойти - не ради боя быков,
а чтобы посмотреть на несравненно более редкий и интересный спектакль - на
сражение быка с медведем.
Заплатив два доллара, я вошел в полукруг и занял место на одной из
скамей. Спектакль открылся боем быков. Быстро был убит первый бык. Второй
бык оказался интереснее и, прежде чем его убили, свалил и долго таскал по
арене тореадора, который тоже оказался мертвым.
Наконец настала очередь медведя и быка.
Клетку с медведем выкатили на арену, на которую вывели вслед за тем
одного из быков. Быка хозяин цирка выбрал довольно мелкого и тощего. В
этом было видно явное желание, чтобы победителем оказался не бык, а
медведь. Тут был простой расчет: бык стоил, самое большее, двадцать пять
долларов, а медведь обошелся в тысячу. Если медведь уцелеет, его можно
будет использовать еще раз для другого представления.
Наружность быка вызвала в публике большое разочарование. Послышалось
даже кое-где шиканье. Клетку с медведем отворили, освободив его лапу от
цепи и толкнув его в спину, чтобы он вышел из клетки.
Бык, увидав перед собой медведя, так как его уже успели раздразнить,
пришел в ярость. Нагнув голову и выставив вперед рога, он кинулся на
медведя. Тот встретил быка очень оригинально: лег на землю и так
свернулся, точно еж, подставляя быку наименее уязвимые части своего тела.
Бык со всего размаха ударил его рогами; тогда медведь, разом вскочив,
повернулся и обеими своими могучими лапами ухватил быка за шею. Бык
очутился как в железных тисках и, несмотря на все усилия, не мог из них
освободиться, не мог даже двинуться ни туда, ни сюда. Ему оставалось
только громко мычать, что он и делал.
Антрепренер, желая выручить быка, приказал одному служителю разлить
противников водою. Служитель подбежал c ведром и вылил из него всю воду на
медведя. Медведь выпустил быка, кинулся на служителя, моментально подмял
его под себя и принялся его рвать и терзать лапами и клыками.
Из мест для публики загремели пистолетные выстрелы. Тучи пуль летели
в медведя, вся шкура его была в один миг превращена в решето, но
смертельной оказалось только одна пуля, попавшая зверю в глаз и проникшая
в мозг.
Служителя не задела ни одна пуля. Он был тяжело изранен лапами и
клыками косолапого актера, но остался жив.
При этом я заметил одну особенность: ни гибель тореадора, ни увечье
служителя, ни громовые залпы из револьверов, сопровождавшиеся громадными
облаками дыма, не вызывали никакой особой сенсации среди дамской половины
зрителей. Синьоры и сеньориты преспокойно сидели на своих местах и, как ни
в чем не бывало, покуривая пахитосы, словно перед ними было не кровавое
зрелище, а исполнялось какое-нибудь веселое фанданго.
14. АВТОБИОГРАФИЯ БУРНОГО ДЖЕКА
Бурный Джек сыграл очень большую роль в моей жизни, поэтому я нахожу
нужным передать читателям его биографию в том виде, как он мне ее сам
рассказал во время наших совместных прогулок.
- Первые мои детские воспоминания далеко не радостны, - так говорил
мне Бурный - Мой отец часто напивался и в таком состоянии не мог, бывало,
двинуться с места. Мать моя била его тогда чем попало, в результате чего
лицо отца было всегда покрыто царапинами и синяками. Со мной мать
обращалась не лучше; наше терпение удивляло соседей. Когда мне было около
тринадцати лет, мои родители пришли к убеждению, что они не могут более
прокормить самих себя, а уж меня и подавно. При помощи друзей они, в конце
концов, попали в работный дом, куда вместе с ними был взят и я. Отец и
мать пробыли в работном доме недолго: через год оба умерли. Я был отдан в
ученики в пекарню, или, правильнее сказать, просто-напросто продан пекарю.
В пекарне у меня было ужасно много дела. По ночам я не мог спать: я
должен был помогать в пекарне рабочим, а затем каждое утро, в продолжение
двух или трех часов, с тяжелою корзиной хлебов на голове обойти городских
покупателей и заказчиков. При такой тяжелой работе я был почти всегда
голоден. Только во время разноски товара по покупателям я отчасти утолял
свой голод, отламывая по маленькому кусочку от каждого хлеба с таким
расчетом, чтобы при осмотре хлеба нельзя было этого заметить. Я еще не
сказал вам, что моя родина Лондон, и, если бы вы знали кое-что об этом
городе, вы могли бы себе ясно представить, что такое там жизнь ребенка с
несчастными, бедными пьяницами родителями.
Пекарь и его жена обращались со мной прескверно. Не лучше обращались
они с маленькой девочкой, прислуживавшей у них в доме. Эта маленькая
невольница была взята из того же работного дома, из которого привели и
меня. Мы подружились, и лучшими минутами нашей жизни были те редкие
случаи, когда мы оставались одни и свободно выражали свое мнение о хозяине
и хозяйке, одинаково нам ненавистных. Хозяйка была еще хуже и злее
хозяина. Мы все-таки не теряли надежды и верили в лучшее будущее.
Когда мне исполнилось шестнадцать лет, я почувствовал себя настолько
взрослым, что не мог больше переносить такое обращение пекаря и его жены
со мною и решил бежать. Мне не хотелось оставлять свою маленькую подругу
одну в подобной обстановке, но я подумал, что через несколько недель
судьба мне улыбнется, и я буду в состоянии взять ее у пекаря и пристроить
куда-нибудь получше. Я переговорил с ней об этом и мы решили на время
расстаться.
В одно утро я попрощался со своей маленькой подругой и пошел
разносить хлеб покупателям. Назад я уже не вернулся. Я прямо пошел на док,
чтобы поискать там какой-нибудь работы. Счастье мне улыбнулось, и я в тот
же день нашел себе работу. Я поступил на угольное судно, хозяин которого
занимался торговлей углем и перевозкой его между Лондоном и Ньюкаслом.
Хозяин со своей семьей жил на судне. Ко мне относились ласково, и я всеми
силами старался заслужить такое обращение и выразить усердной работой
благодарность хозяину.
Мы съездили в Ньюкасл и вернулись обратно в Лондон. Хозяин разрешил
мне сойти на берег и подарил мне на расходы полсоверена. Я никогда не был
собственником такой большой суммы денег и полагал, что могу теперь взять
от злого пекаря мою маленькую подругу. Я рассказал угольщику о моих
планах. Тот поговорил со своей женой и затем объявил мне, что я могу
привести к нему свою маленькую подругу, что она будет присматривать за его
маленькими детьми, и что он постарается сделать для нее все, что возможно.
Я с радостью помчался выполнять это поручение. Близко подходить к
дому я боялся, чтобы меня не увидели и не задержали. Я был ему продан на
известное количество лет в ученики и, следовательно, он мог силой
заставить меня вернуться обратно в пекарню. Я зашел в одну таверну и решил
в ней дождаться Анну (так звали мою подругу). В эту таверну ее посылали
каждый вечер за пивом.
Через полчаса она вошла, взяла пиво и, не заметив меня, пошла
обратно.
Я кинулся за ней вслед.
- Постой, Анна! - крикнул я. - Постой! Оставь кувшин и иди за мной!
Я подошел к ней. От неожиданности и удивления она выронила кувшин,
который разбился.
- Пойдем со мной, - сказал я, - я нашел для тебя другой дом.
Она бросила взгляд на черепки разбитого кувшина и пролитое пиво.
Затем, подумав о том, как встретит ее хозяйка, когда она придет без пива,
Анна решилась идти за мной. Она взяла меня за руку, и мы пошли.
Я не буду останавливаться на подробностях. Скажу только, что в
продолжение девяти лет я работал и жил исключительно для Анны. Вскоре я
стал зарабатывать хорошо, я был уже вторым помощником на бриге, который
плавал между Чарльстоном и Лондоном. Все свои деньги я тратил на
содержание и воспитание Анны, которую поместил в хорошем доме, где ее
учили читать и писать и уменью держать себя, как подобает благовоспитанной
девушке.
Отказывать себе во всем, чтобы сберечь деньги для Анны, доставляло
мне величайшее удовольствие. Я часто переплывал Атлантический океан, не
имея приличного платья, для того чтобы Анна могла жить без всякой нужды во
время моего отсутствия. В продолжение этих девяти лет я совершенно ничего
не пил.
Во время моих путешествий через Атлантический океан я учился у своих
товарищей читать и писать. Я трудился над этим очень усердно, когда
удавалось найти свободное от работы время. У меня было два побуждения
выучиться читать и писать: во-первых, я сознавал необходимость этого для
себя самого, и во-вторых, - я не хотел, чтобы, когда я женюсь на Анне, у
нее был муж, не умеющий даже подписать своей фамилии.
Когда мне исполнилось 25 лет, я начал думать о женитьбе. Я
зарабатывал хорошо и собрал достаточно денег для устройства маленького
хозяйства. В это время я начал замечать, что Анна стала относиться ко мне
холоднее. Я так берег свои деньги, что всегда ходил очень плохо одетым, и
сначала думал, что ей не нравится такая неряшливость, и что она стыдится
за меня. Я не мог себе представить, чтобы она не любила меня после всех
тех жертв, которые я принес для нее.
Вы можете себе представить, как я был поражен, когда, вернувшись из
своей продолжительной поездки, я был встречен ею холоднее обыкновенного, и
эта холодность усиливалась с каждым днем. Казалось, будто она тяготится
моим присутствием и с нетерпением ждет моего отъезда.
Я решил во что бы то ни стало выведать причину такой перемены.
Однажды, когда корабль должен был уходить в Чарльстон, я отказался от
службы, рассчитался с капитаном и сошел на берег. Анна ничего этого не
знала. Она была уверена, что я отправился снова в Чарльстон. Но она
ошиблась. Я стал за нею следить. За несколько месяцев перед этим я дал ей
возможность войти в компанию с одной вдовой и открыть маленькую
галантерейную лавочку для того, чтобы Анна не скучала без дела. Она
находилась постоянно в лавочке, и я избрал такой пункт, откуда мог удобно
наблюдать за всем, что делается в лавочке, не будучи сам замечен. Мне
недолго пришлось разыгрывать роль шпиона, я скоро открыл причину перемены,
происшедшей с Анной.
Почти каждый день в лавочку к ним приходил молодой человек
франтоватой наружности и оставался с Анной подолгу. По вечерам они вместе
ходили в театр, в танцевальные залы или в другие увеселительные места. Я
проследил его и узнал, что у него две квартиры. Он служил где-то клерком.
Из того, что я узнал, ясно было, что он обманывает Анну и никогда на ней
не женится.
Я не знал, что мне делать. Если открыться, идти к Анне и сказать, что
этот молодой человек обманывает ее, то она все равно не поверит.
Это открытие всю мою жизнь. Я почувствовал к Анне сильнейшую
ненависть. Все мои жертвы, все мои десятилетние труды и заботы о ней она
не ставила ни во что и променяла меня на какого-то пустоголового франта.
Она оказалась неблагодарной, и я почувствовал себя страшно оскорбленным. Я
решил оставить ее отправиться в новое плавание. Может быть я поступил и
неправильно, но в то время я иначе поступить не мог.
Я отправился в Индию, и на этот раз мое плавание было очень
продолжительным. Я был в отсутствии четырнадцать месяцев.
Я не забыл Анны и продолжал любить ее, хотя хорошо знал, что никогда
она не может быть моею женою.
Когда я вернулся из Индии, я пошел в маленькую лавочку, но Анны уже
там не было. Я нашел ее в работном доме, в том самом, из которого она была
взята ребенком. Она была матерью семимесячного ребенка. Негодяй, так я и
думал, обманул ее и не женился на ней. Он ее бросил.
Я взял ее из работного дома и поместил в более или менее
комфортабельную обстановку. Теперь она сразу почувствовала разницу между
моим отношением и поведением того негодяя, который ее обманул. Она на
коленях, рыдая, просила меня ее простить. Называла себя безумною за то,
что не могла оценить раньше моей любви к ней.
- Я прощаю вас, Анна, - сказал я, - иначе я не вернулся бы к вам.
- И вы полюбите меня так же, как и раньше? - спросила она.
- Вероятно, полюблю.
- Джек, - сказала она, - вы самый благородный человек на всем свете;
я только теперь узнала вам настоящую цену. О! Как я была глупа, что раньше
не старалась понять этого!
Я прожил в Лондоне на этот раз довольно долго. Я ходил каждый день к
Анне и видел, что раскаяние ее было искрение, и что она теперь на самом
деле полюбила меня. Бедная девочка! Она рассчитывала еще быть счастливой,
но ошибалась.
Когда я израсходовал все деньги, то решил оставить ее. Жениться на
ней, по крайней мере, теперь - я не мог. Я чувствовал, что буду самым
несчастным человеком, если женюсь, да и ей не дам счастья. И, кроме того,
я думал, что это послужит ей хорошим уроком. Но это ее окончательно
погубило.
Я отправился снова в Индию и пробыл там четырнадцать месяцев.
Вернувшись в Лондон, я стал разыскивать Анну, но было поздно. Она
умерла в том же работном доме, где была раньше.
С этих пор я сделался тем Бурным Джеком, каким вы меня знаете.
|
