Всегда находятся "игроки", которые пытаются не соблюдать эти правила, однако на достаточно длинной дистанции нарушители оказываются отстраненными от игры, а правила действуют по-прежнему. Более серьезное возражение Мертону состояло в том, что его нормы не просто "провозглашаемые" (и, следовательно, в определенной степени отличные от "статистически действующих"), а "провозглашаемые для других" и потому никакой корреляции с реальной научной деятельностью не имеющие. Точка зрения С. Барнса и Р. Долби состояла в том, что мертоновские императивы вообще не служат нормами, по которым выбирают поведение в реальных противоречивых ситуациях. "Это нормы, провозглашаемые для других в ситуациях прославления или оправдания, извинения или конфликта.
Они (эти нормы) являются терминами идеологии, которая не обладает готовностью превратиться в рекомендации к определенному поведению". Мертоновские нормы ориентируют ученого в социальном аспекте его деятельности и никоим образом не затрагивают содержательную сторону. От Т. Куна пошло и после него установилось (хотя и с большим запозданием) другое понимание норм, которое можно свести к двум моментам. Во-первых, нормы стали пониматься гораздо шире – они регулируют не только социальное, но и "содержательное" поведение ученых (нормы трактуются как относящиеся к "технологии" получения знания, методологические и этические); во-вторых, нормы не постоянны, а подвержены изменениям, у каждой парадигмы они свои, иные. Здесь, кстати, следует отметить, что, хотя представление о характере научного знания и ходе его развития у Куна радикально иное, чем у Мертона , социология "нормальной науки", следующая из собственно куновской концепции, не принципиально отличалась бы от мертоновской. В самом деле, у Куна деятельность по добыче знания происходит в соответствии с принятыми и зафиксированными правилами, нормами, т.е. это тоже нормативная социология; этим объясняется тот факт, что куновская "когнитивная" социология науки не отвергла мертонианскую традицию, а скорее дополнила ее. Только появление в конце 70-х - начале 80-х гг. интеракционистской, интерпретивной социологии науки, принявшей за основу существенно иную форму анализа, которая вообще снимает проблему "правил", "норм" и "деятельности по правилам", поставило под вопрос не детали, а основу развитой Мертоном теоретической концепции функционирования науки. Однако поскольку сейчас нашей целью является не прослеживание "судьбы" варианта социологии науки, намеченного в работах Мертона , а описание и анализ "парадигмы 60-х", то вернемся к оценке ее "сердцевины" – концепции научного этоса. Основным недостатком этой концепции является оторванность нормативных и ценностных компонентов общественного сознания от реальной материальной жизни общества. Какие обстоятельства действительной жизни стимулировали возникновение этих норм? В силу каких побуждений ученые поддерживают эти нормы? "Какие, – говоря словами Энгельса , – движущие силы скрываются, в свою очередь, за этими побуждениями?". У Мертона нет ответа на этот вопрос, более того, в его системе и сам вопрос невозможен. Исключенность правил научной деятельности из истории науки ведет к серьезным следствиям и является, по нашему мнению, основным недостатком концепции Мертона .
Мертон сформулировал свои императивы, опираясь преимущественно на интуицию и проверяя свои идеи на высказываниях ученых-естественников XVII-XIX вв. Крайне существенно, что нормы эти полагаются неизменными. Однажды возникнув (в результате случайного стечения обстоятельств – синтеза традиций схоластики и пуританизма), они остаются постоянными, не несущими в себе историческую составляющую. Поскольку объект, изучаемый социологией науки, принимается застывшим, неизменным, то знание о научной деятельности оказывается знанием естественнонаучного образца, подобным знанию о законах природы. Развитие содержания знания подчиняется логике научных открытий (каждое предыдущее влечет за собой вполне определенное следующее), а деятельность по его получению – константным нормам деятельности. История науки тем самым превращается в бесконечный процесс кумуляции научного продукта, созданного учеными по единым и неизменным правилам. Считая традиции науки предельно устойчивыми, Мертон не рассматривает нормы как результат деятельности вполне определенных людей. В этом вопросе он остается на уровне домарксистского материализма, понимавшего, что "люди суть продукты обстоятельств и воспитания", но забывшего, что "обстоятельства изменяются именно людьми". Но именно через людей вносится в науку изменение правил, через людей, которые в своей реальной жизни вступают в более широкие, нежели чисто профессиональные, общественные отношения, что преобразует их систему ценностей и норм в зависимости от изменений в обществе.
Научный этос Мертона независим от изменений в жизни общества, и это исключает теоретическую возможность качественных изменений в науке как социальном институте; если же они все-таки наступают, то представляются как "противоестественные" и соответственно "угрожающие". Столь детальный анализ методологических ошибок, вошедших в основание концепции Мертона , понадобился в связи с тем, что его идеи оказались очень заразительными. Барбер , Марксон , Корнхаузер , Хэгстром , Сторер , Закерман , братья Коулы и другие, пришедшие в социологию науки в 60-х годах, опирались именно на эти, выше рассмотренные представления. Соглашаясь или споря с Мертоном по поводу конкретных императивов или их интерпретаций, все они за основу социальной структуры принимают неизменные нормы и ценности и потому ставят их во главу угла при анализе науки как социальной системы. Традиция структурного функционализма, идущая из ранних работ Мертона , оказалась продолженной на новой проблематике исследований. Выше было отмечено, что в конце 50-х - начале 60-х годов всеобщая удовлетворенность наукой и ее вкладом в развитие общества была резко нарушена. Потребовалось регулярное исследование закономерностей научной деятельности в совершенно определенных, конкретных условиях. Представления о нормах, являющихся регулятивным идеалом, без изучения сознания и поведения ученых в реальных обстоятельствах оказалось явно недостаточно. В цикле работ конца 50-х - начала 60-х годов Мертон переходит к задаче исследовать не то, что должен делать ученый, а что он "реально делает".
Представление о нормах и ценностях, интериоризированных ученым в силу его приверженности к науке, сохраняется, но теперь вовлекается в рассмотрение "патология" науки – конкуренция, подозрительность, зависть, скрытый плагиат и т.п. (сходный с фрейдовским перечень отклонений от нормы). По Мертону , патология науки вносит свой вклад в мотивацию ученого, в результате чего возникает "амбивалентность" – двойственность и противоречивость мотивов и соответственно поведения. Исследуя приоритетные конфликты (1957 г.) и многократные открытия (1961 г.), Мертон убедился, что реальные отношения между людьми науки существенно отличаются от предполагаемых по нормам. Для описания реального поведения ученых дополнительно к нормам научного этоса Мертон вводит еще девять пар взаимно противоположных нормативных принципов. Идея "социологической амбивалентности" состоит в том, что в своей повседневной профессиональной деятельности ученые постоянно находятся в напряжении выбора между полярными императивами предписываемого поведения. Так, ученый должен: как можно быстрее передавать свои научные результаты коллегам, но он не должен торопиться с публикациями; быть восприимчивым к новым идеям, но не поддаваться интеллектуальной "моде"; стремиться добывать такое знание, которое получит высокую оценку коллег, но при этом работать, не обращая внимания на оценки других; защищать новые идеи, но не поддерживать опрометчивые заключения; прилагать максимальные усилия, чтобы знать относящиеся к его области работы, но при этом помнить, что эрудиция иногда тормозит творчество; быть крайне тщательным в формулировках и деталях, но не быть педантом, ибо это идет в ущерб содержанию; всегда помнить, что знание универсально, но не забывать, что всякое научное открытие делает честь нации, представителем которой оно совершено; воспитывать новое поколение ученых, но не отдавать преподаванию слишком много внимания и времени; учиться у крупного мастера и подражать ему, но не походить на него.
Принятие идеи амбивалентных нормативов, регулирующих реальное поведение ученых, и, более того, ее детальная проработка наглядно демонстрируют действительное отношение Мертона к четырем основным нормам научного этоса. Он прекрасно понимал, что поведение каждого ученого в любой ситуации определяется в первую очередь его характером, личным опытом, научной и социальной интуицией и т.п. Реальные действия противоречивы, и всегда найдется одна из двух противоположных формулировок, которая ретроспективно подтвердит правильность избранного пути (если он приведет к успеху) или его ошибочность (если он приведет к неудаче). Амбивалентные нормативы порождаются специфическими условиями науки как социального института и в большей степени отражают реальное бытие ученых, модели поведения которых складываются как результат их взаимодействия в определенном коллективе (в широком смысле) – научном сообществе. Понятие научного сообщества как общности (коллектива), которая вырабатывает свои правила и линию поведения для членов общности, впервые в 40-х годах ввел М. Поланьи , а в 60-х оно стало фундаментальным представлением социологии науки. Научное сообщество, выделившееся в соответствии со своими специфическими целями, интересами и в дальнейшем занимающееся ими, функционирует как единое целое. Главная задача сообщества – производство нового знания, но решение этой задачи невозможно без подготовки научных кадров и бесцельно без приложения полученного знания. Действующие лица – взаимосвязанные многими различными нитями члены этого сообщества, ученые.
Мертон анализирует модели поведения ученых и выделяет четыре роли: исследователь, учитель, администратор и эксперт. В этом наборе наибольшее значение он, естественно, придает роли исследователя. "Роль исследователя, обеспечивающая рост научного знания, является центральной по отношению к другим, функционально подчиненным ей ролям. Ведь если бы не велись научные исследования, то не было бы и нового научного знания, передаваемого в результате исполнения роли учителя, не было бы исследовательских организаций, требующих для управления роли администратора, не было бы потока нового знания, который регулируют оценки экспертов". Мертон трактует роли ученого как относительно независимые виды деятельности, причем роли учителя и администратора понимаются как "почетная отставка" для лиц, отходящих от исследовательской деятельности. Отсутствие взаимосвязи между процессами научного исследования и воспроизводства субъекта научной деятельности, подчиненность роли учителя – существенный недостаток мертоновского подхода. Его последствия остаются незамеченными, потому что вопросы самовоспроизводства научного сообщества оказываются вне (или, во всяком случае, на периферии) интересов школы Мертона . Такой подход к ролевому набору ученого связан с общей направленностью "парадигмы 60-х". Представление об амбивалентности мотивов – основной движущей силе профессиональной деятельности ученого – тянет за собой целую цепочку. Амбивалентно мотивированный ученый стремится не только развивать научное знание, но и самоутвердиться во мнении коллег, причем так, чтобы совместить эти цели: развивая знание, добиваться самоутверждения".
Исследовать содержательное развитие научного знания не дело социологии науки, но она может (и, следовательно, должна) понять все эти процессы через изучение их второй стороны – становления научной карьеры. В "конкурентном мире чистой науки", по выражению Ф. Рейфа , под влиянием амбивалентных требований ученому необходимо "сделать карьеру". Что такое научная карьера? Она возможна только через признание авторитета ученого его коллегами, признание же возникает в результате высокой оценки его вкладов в развитие научного знания. Вот и выстраивается эта стержневая для "парадигмы 60-х" цепочка: мотивация-вклады-оценки-признание-научная карьера. И отдельные ее звенья, и их сочленение – предмет исследований школы Мертона . Система вознаграждения – одно из центральных звеньев концепции Мертона . Всякий социальный институт "работает", только если его члены получают за свою деятельность, необходимую для функционирования института, какое-то удовлетворяющее их вознаграждение. Поскольку институциональной целью науки является производство нового достоверного знания, ученый может рассчитывать на положительную оценку коллег и какую-либо форму признания только за оригинальный результат.
Это остро ставит проблему приоритета, и именно при изучении приоритетных конфликтов Мертон столкнулся с этими вопросами. Но американская социология науки в отличие от европейской социологии знания, которая в основном интересовалась историей отдельных крупных идей и представлений, приняла за основу исследования массовые процессы получения научного знания. Поэтому изучение системы вознаграждений в науке и соответственно научной карьеры построено на рассмотрении совокупности вкладов в производство знания. Вклад оказывается центральным событием научной деятельности. Что понимается под вкладом ? В результате профессиональной деятельности, как продукт этой деятельности, возникает "порция" нового знания. Введение этого нового знания в систему научного знания происходит через рецензентов, редакторов и других "привратников науки", или экспертов, которые его оценивают; если оценка положительна, знание, полученное ученым, становится вкладом. Мертон полагает, что такого рода оценка обычно "примерно соответствует значению вклада в общий фонд знания", т.е. он исходит из возможности правильной мгновенной оценки нового знания. Тем самым предполагается, что ценность вклада есть некая постоянная величина, заключенная в самом вкладе, и что истинное значение каждого элемента знания для дальнейшего развития науки известно уже в момент его появления; кроме того, само собой разумеется, что эксперты обладают способностью различать "чистых" и "нечистых" в науке. Ученый, сделавший ряд ценных вкладов, добивается признания, ценность вкладов (как постоянных величин) кумулируется, и тем самым он продвигается в своей научной карьере в прямом соответствии со значением его вкладов в общий фонд знания. Мертон не считает, что ценность вкладов может изменяться с ходом развития науки и что процесс ценообразования для каждого вклада идет в зависимости от применения его в последующем движении научного знания.
Мертон полагает, что цитируемость работы-вклада можно в определенной степени считать мерой качества исследования, но при этом он совершенно не согласен с мнением, что определяющими событиями, из которых складывается ценность вклада, являются ссылки на этот вклад в работах других ученых. Не вдаваясь далее в детали "парадигмы 60-", подведем некоторые итоги. В этот период сделано немало: сформулированы исходные положения для анализа функционирования научного сообщества, выявлено значение действующей в науке системы поощрений и ее влияние на поведение ученых, подвергнуты социологическому анализу механизмы оценки в науке и т.д. Следует отметить, что профессиональный уровень работ, выполненных Мертоном и его учениками, весьма высок: это настоящие социологические исследования с четко формулируемой гипотезой структурно-функционального плана, базирующиеся (особенно у социологов младшего поколения – X. Закерман, С . и Дж. Коулов ) на обширном эмпирическом материале. У самого Мертона очень часты исторические экскурсы в науку XVII-XVIII вв., и создается впечатление, будто имеет место и исторический подход. Более того, в западной литературе подчас встречаются утверждения о том, что мертоновская трактовка социологии науки якобы придает ей "экономический" и, следовательно, "марксистский" характер. Как же действительно должно быть оценено мертоновское направление в социологии науки? Попробуем внести ясность по основным вопросам: к чему ведут свойственное "парадигме 60-х" понимание предмета социологии науки и осуществляемый в ней подход к рассмотрению научной деятельности? Выше было показано, что в указанный период времени мертоновская школа направила все внимание на изучение факторов, так или иначе влияющих на карьеру ученого (мотивация, вклады, оценки, признание и т.п.). В парадигме 60-х годов вопросы становления научных карьер оказались рамками предмета социологии науки. Возражение вызывает не выбор этой проблематики, безусловно интересной и существенной, а ее абсолютизация, убеждение, что она, и только она, составляет предмет социологии науки. Такое сужение области исследований не является выбором "своей темы" из более широкой и разнообразной проблематики социологии науки.
Предмет социологии науки сведен ими – сознательно и принципиально – к исследованию одной (хотя и центральной) стороны науки как социального института, за рамками остаются два таких важных вида деятельности в науке, как подготовка научных кадров и утилизация знания. Подготовка ученых и разработка приложений научного знания составляют неотъемлемые части деятельности научного сообщества, более того, они составляют неразрывное целое с деятельностью по получению нового знания. Мертон и его последователи не учитывают этого. Возникающее в их концепции искажение предмета социологии науки, придающее части значение целого, во-первых, неправомерно ограничивает дальнейшие исследования и, во-вторых, вносит искажение в отражение целостной деятельности и связанных с ней отношений в социальном институте науки. Односторонний подход, возведенный в абсолют, создает заведомую неадекватность общей модели деятельности ученого и функционирования науки. Что же касается мертоновского подхода к рассмотрению научной деятельности, то в "парадигме 60-х" сохраняется прежняя установка, которая была отмечена по отношению к нормам и ценностям.
Мертоновская школа игнорирует "изменение обстоятельств" людьми и тем самым исключает из социологического знания историческую составляющую. Закономерности деятельности в науке, полученные для какого-то одного этапа ее развития, понимаются как "вечные". Это, на наш взгляд, одна из основных ошибок Мертона , свидетельствующая о его радикальном расхождении в этом вопросе с точкой зрения марксизма. Хорошо зная историю науки XVII- XIX вв., Мертон в своих работах постоянно совершает экскурсы из настоящего в прошлое и из прошлого в настоящее. Однако экскурсы в историю не являются свидетельством исторического подхода. Они даже не безобидны: в сочетании с исходным представлением о константности всех закономерностей научной деятельности эти "колебания маятника" между настоящим и прошлым закрепляют антиисторический принцип мертоновской концепции. Свои гипотезы о закономерностях научной деятельности Мертон зачастую "проверяет" на прецедентах, имеющихся в истории науки, а затем, как доказанные, применяет в науке сегодняшнего дня.
Между тем история науки содержит столь большое количество всевозможных (нередко противоположных) событий, что подобрать 5–10 примеров, подтверждающих любую гипотезу, не представляет особого труда. От такого метода обращения с материалами истории науки нельзя ожидать чего-то большего, чем иллюстрации – Мертон же принимает и выдает иллюстрацию за доказательство. Но даже если отбросить эти соображения и посчитать иллюстрацию достаточным доказательством, нельзя согласиться с постоянным, возведенным в принцип перенесением закономерностей научной деятельности, свойственных одному периоду развития науки, на другой, возможно, качественно отличный. А именно так поступают сам Мертон и социологи его школы: установленные им (указанным способом) "закономерности" они берут как нечто бесспорное, "уже известное" для описания современного этапа развития науки. Антиисторическое понимание характера социологического знания (как знания о неизменном объекте), заключенное в мертоновской концепции, не давало ее сторонникам возможности понять принципиальную неадекватность моделей научной деятельности, созданных по исследованию прошлого, для настоящего и будущего. Между тем конкретные исследования механизмов функционирования современной науки не подтверждали правильности этих "бесспорных" представлений, введенных в обиход социологии науки "парадигмой 60-х".
Убежденность в неизменном характере научной деятельности ведет к представлению о кумулятивном, чисто эволюционном развитии науки (история науки – бесконечный процесс накопления "продуктов", созданных учеными по единым, константным правилам) и к невозможности понять качественное изменение продуктов деятельности в связи с изменением самой деятельности. Подводя общий итог анализа, следует отметить: несмотря на значительные успехи в понимании отдельных закономерностей научной деятельности, достигнутые в исследованиях по "парадигме 60-х", и на то, что с ее становлением произошло превращение социологии науки в научную специальность, она не могла послужить основой для всех дальнейших исследований в этой области. Так, идущее от структурного функционализма представление о стабильности социальных систем не давало возможности не только решать, но и ставить вопрос о том, как происходят коренные преобразования в развитии науки. Идеал автономности науки исключал из рассмотрения результаты ее взаимодействия с другими социальными институтами: интериоризацию вненаучных ценностей и интересов в социальный институт науки, эволюцию ее социальной структуры и динамики в связи с требованиями современного общества. Неопозитивистское понимание характера научного знания как чистого, "незамутненного" отражения свойств объекта принципиально отделяло процесс научной деятельности, социальный по своей сути и потому являющийся объектом социологического анализа, от продукта этой деятельности – научного знания, которое отражает объективный мир и не имеет социальной окраски. После того как в социологии науки была осознана необходимость рассмотрения научной деятельности совместно с продуктом этой деятельности – научным знанием, стало ясно, что существенное продвижение к новым проблемам в рамках прежней парадигмы невозможно. Это не значит, что полученные школой Мертона результаты – теоретические и эмпирические – потеряли ценность или что разработанный ими подход оказался полностью бесперспективным.
Мертоновское направление еще могло дать решение целого ряда важных конкретных вопросов. В 70-х годах его представители много сделали по исследованию стратификации науки – различий в достижениях ученых, оценке их работ, признания со стороны коллег, ролей, которые они выполняют в научном сообществе, – все в связи с различными "уровнями элитности". Как реакция на новации, внесенные Т. Куном , примерно в то же время были подняты проблемы специфики дисциплин, специальностей и проблемных областей. Нельзя сказать, что в 70-х годах мертоновская парадигма полностью исчерпала себя: ее собственная теоретическая модель науки и исследовательская программа оставались продуктивными, а главное – восприимчивыми к новым техническим ресурсам и новым перспективам исследований. Тем не менее развитие специальности неуклонно вело к смене парадигмы. Мертоновская схема функционирования социального института (стабильное функционирование системы с кумуляцией продукта) не позволяла понять новых тенденций в развитии науки, наметившихся к концу 60-х годов. Структурно-функциональный анализ был потеснен "понимающей" социологией, и в социологии науки возникли новые интересы и новые подходы.

Страница:  1 | 2

Наверх